В ту ночь Ваня домой так и не вернулся. Лана не находила себе места, а утром не могла смотреть его обеспокоенным родителям в глаза. Была уверена, что те считают её виновницей скандалов в их доме. А, возможно, и слухам про неё и Вересова поверили.
– Лана, Ваня так и не звонил?
– Нет, мам. Я тоже беспокоюсь, но он отключил мобильный.
– Вот негодник. Кто так поступает? Не вернуться домой и отключить телефон…
Лана нервно тёрла чашку полотенцем и молчала. А когда зазвонил домашний телефон, от испуга вздрогнула. Оглянулась на свекровь, и поняла, что та тоже посчитала этот звонок тревожным. И обе не сдвинулись с места. Владимир Иванович, сидевший в это время у окна и допивающий свой утренний кофе, сплюнул с досады, оценив напряжение, повисшее в кухне, и пошёл к телефону сам. А вернувшись спустя пару минут, скрипучим голосом объявил:
– Нашлась ваша пропажа. В КПЗ сидит.
Свекровь ахнула, а Лана замерла в плохом предчувствии.
– За что?
Владимир Иванович отвёл взгляд в сторону от лица невестки, Лана посчитала, что намеренно.
– Пашку избил. Тот, кажется, в больнице.
Вересов на самом деле был в больнице. Не в какой-нибудь, а в областной. Лана поехала туда, решив отвести удовольствие вызволять сына из изолятора временного содержания свёкру. Ей быстро объяснили, что молодой девушке там не место, да и слушать её никто не станет, женские слёзы вряд ли смягчат сердца сотрудников правопорядка, и Лана решила выяснить, что произошло у второй стороны конфликта. Хотя, пока она добиралась до областной клинической больницы, про себя награждала Пашку совсем другими эпитетами, не столь официальными. Поверить в то, что её муж избил друга, хоть и злился на него, до состояния, при котором его необходимо госпитализировать, было трудно. Несмотря на буйный нрав Сизыха и его пудовые кулаки. И Лана совсем не удивилась, когда в палате жертвы обнаружила его родителей, и они её появлению совсем не обрадовались. Видимо, Пашка уже успел кое-что поведать о своих любовных терзаниях и несчастьях.
– Твой муж – убийца! – оповестили её, не успела Лана переступить порог палаты. Пашкина мать глянула на неё гневно и обличающе, а Лана смотрела не на неё, она смотрела на Пашку. Тот лежал на больничной койке в отдельной палате, на лице синяк во всю скулу и заплывший глаз, а левая рука в гипсе и притянута к груди. Его без сомнения избили, но судя по его лихой улыбке, умирающим он себя не чувствовал. Напротив, все признаки проявленного героизма налицо и на лице, так сказать. И уж обвинять кого-то в его убийстве явно преждевременно.
К тому же, Лана почти не знала Вересовых-старших, они с соседями особой дружбы никогда не водили, а если и появлялись на их улице, то проводили время за забором своего нового дома. И поэтому Лана удивилась, что Пашкина мать с одного взгляда догадалась, кто она и зачем пожаловала. Видимо, Паша не жалел слов и эпитетов, рассказывая про неё родным.
– Я пришла узнать, что случилось, – сказала она, всё же рискнув войти в палату под обвиняющие взгляды.
– Что случилось? – снова взвился женский голос. Вересова указала на побитого сына. – Он его едва не убил! И кто в этом виноват?
– Мама, – мягко проговорил Пашка, а сам Лане подмигнул. Она его веселья никак не понимала. – Всё нормально. Мужики иногда дерутся. Это благородное дело – подраться из-за прекрасной дамы.
Его мать с великим сомнением присмотрелась к Лане, давая понять все присутствующим, что прекрасного ничего не видит.
– Как ты себя чувствуешь?
Пашка откинул буйную головушку, которая, по всей видимости, всё же болела, на подушку. Скорчил болезненную гримасу. И начал перечислять:
– Он выбил мне два зуба, подбил глаз и сломал руку.
– А ещё у него ушиб рёбер! – снова взвилась Вересова. – Мальчик еле дышит!
– На мне всё заживёт, как на собаке, – сделал попытку отмахнуться Пашка, но понимания у матери не нашёл. Та колко взглянула, а Лане заявила:
– Я это так не оставлю.
– Вы что, пили? – спросила Лана, когда сумела на пару минут, после долгих Пашкиных уговоров родителей, остаться с ним наедине.
– Я предлагал, – не стал тот спорить. – Но Ванёк явно хотел по-другому выпустить пар.
Лана стояла перед больничной кроватью и ощупывала пострадавшего взгляда.
– Паша, он в тюрьме.
– Не в тюрьме, в отделении милиции.
– Это ты его туда сдал?
– Он напал на меня на улице, у меня десяток свидетелей.
– Он на тебя напал? – выдохнула Лана в негодовании. – Ты думаешь, что я в это поверю?
– А глядя на меня, не веришь? И тебе меня совсем не жалко?
– Что ты ему сказал, Паша?
Вересов вдруг угрюмо насупился и упрямо выдвинул острый подбородок.
– То, зачем он меня искал. Он же меня искал, не я его.
– Знаешь, если бы я видела на тебе живое место, я бы тебе тоже сейчас двинула!
Пашка посмотрел ей в лицо и широко улыбнулся.
– И я бы за тебя заступился перед мамой. – Он попытался взять её за руку. – Лана, всё к лучшему.
Она руку поторопилась освободить.
– С ума сошёл? – Направилась к двери, но напоследок решила его предупредить. – Я не дам тебе посадить моего мужа. И перестань уже притворяться, тебе не настолько плохо, чтобы лежать здесь!
Её последние слова были услышаны его родителями, и отделение Лана покидала под их разгневанные взгляды.
В этот же день Ваня вернулся домой. Злой, всклокоченный, с синяком под глазом и с подпиской о невыезде. Лана не совсем понимала, что это означает и куда её муж, по мнению милиции, должен собраться выезжать, но то, что отпустили, немного успокоило.