Всё внутри сжималось в тревоге. Особенно, когда они с Игнатьевым всё-таки встречались взглядами. И он точно знал, о чём она думает и что чувствует. И Лане казалось, что наслаждается её напряжением и беспокойством. Хотелось подойти к мужу, заглянуть в глаза, встряхнуть его и спросить:
– Ты ведь не сделаешь никакой глупости?
Но пока что страх нашёптывал, что глупость совершает она. Позволяет ему забрать у неё дочь, пусть и на несколько часов. Но если она сейчас не справится с этим страхом, позволит себя запугать, то, как им всем жить дальше? Как её дочери объяснить, что она лишила её отца, из-за своего, возможно, необоснованного страха?
Иван ворвался в её дом спустя два часа. Дверь просто открылась, по всей видимости, Лана забыла её запереть, будто инстинктивно оставляя её открытой в ожидании возвращения дочери, Сизых вошёл и с порога на Лану уставился безумными глазами.
– Ты с ума сошла? – выдохнул он. – Зачем ты её отпустила с ним?
Лана сидела в кресле, сцепив руки, и смотрела в окно. А когда Иван подошёл ближе, сказала:
– Так было нужно.
– Кому нужно? Нежели ты не понимаешь?..
Она подняла голову и посмотрела на него.
– Я всё понимаю, – каменным от волнения голосом проговорила она. – Это было нужно Соне. А я просто жду.
– Ты сошла с ума, – оповестил Сизых. Он был зол, расстроен и встревожен не меньше, чем она. И смотрел обвиняюще. Правда, после выдохнул. Снял пиджак и кинул его на диван. Он с трудом сдерживался, Лана наблюдала за ним украдкой, но Иван молчал. В доме повисла гнетущая тишина. Нет в жизни ничего худшего, ничего более тяжёлого, чем молчаливое ожидание. Когда ты ничего не можешь сделать или изменить. Особенно, когда это касается твоего ребёнка.
– Я не понимаю, как ты могла отдать ему Соню, – всё-таки прервал Иван молчание. Он прошёлся по комнате, сходил на кухню, даже что-то там съел, Лана слышала, как хлопнула дверца холодильника. Прошло не меньше пяти минут, но он вернулся и задал ей этот вопрос.
Лана нервно сжала руку в кулак.
– Ваня, она его любит. Он её отец, а они не виделись два месяца. Как я могла запретить?
– Очень просто! Неизвестно, что произойдёт, что он задумал!..
– Я должна ему верить. Ради Сони.
Сизых сел напротив неё. Глянул исподлобья.
– Зачем он, вообще, приехал? Совсем недавно он с тобой общаться желал только через адвокатов.
– Значит, что-то поменялось.
Он неприятно хмыкнул.
– Интересно, что?
Она подняла на него серьёзный взгляд.
– Не знаю. Но надеюсь, что перемены к лучшему. Или ты хочешь воевать? И сколько будет продолжаться эта война, и в какой момент она затронет Соню? А она затронет, Ваня. Соня пойдёт в школу, и найдётся кто-то, кто расскажет ей о том, что говорят про её мать на всю страну. А всё потому, что её отец с её матерью разводятся. Ты считаешь, что так лучше?
– Всё равно расскажут, и она всё равно узнает.
– Но, надеюсь, что к тому моменту мы со Славой сможем найти какой-то компромисс.
– Лана, какой ещё компромисс?!
– Не кричи. Ты думаешь, я не переживаю? Но я сижу и жду.
– У моря погоды ты ждёшь! Ты ему сказала?
– Сказала. Я всё ему сказала.
– Вот именно. Ты ему сказала, а потом отпустила его с ребёнком!
– Чтобы всё это закончить, я должна ему верить.
– К дьяволу эту веру. – Иван поднялся, подошёл к окну и упёр руки в бока. Стоял, как глыба и напряжён был также. – Зачем он приехал? – задал он опасный вопрос. Лана молчала, и он повернулся к ней. Пригляделся с подозрением. Воинственно выдвинул подбородок. – Он звал тебя обратно?
– Ваня, какая разница? Я же здесь, с тобой.
– Но он звал.
– Это очередная блажь. Слава соскучился по Соне… наверное, соскучился по определённому жизненному укладу, к которому приучен. Но ты-то должен понимать, что я не вернусь к нему. Это невозможно.
– Почему? Потому что тебе стыдно возвращаться в Москву после всего?
Лана кинула на него обиженный взгляд.
– Я ни в чём не виновата. И перед тобой тоже. Я ничего не сделала, я здесь, с тобой!
– Да, только ты отдала ему ребёнка! Нашего ребёнка! И что ты сделаешь, если он увезёт её в Москву?
Лана тоже поднялась, чтобы быть с ним наравне.
– Мы с тобой договаривались, – напомнила она. – Что ты будешь терпимее, что ты не станешь запрещать Соне общаться со Славой. Потому что это для неё важно!
– А я и не запрещал!
– Не запрещал, пока он был в Москве, и между ними было пятьсот километров!
– Перестаньте кричать, – цыкнула на них Любовь Аркадьевна, спускаясь по лестнице. Указала рукой на окно. – Слава её привёз.
Иван метнулся к входной двери, а вот Лана осела обратно на кресло. В этот момент её накрыло такое немыслимое облегчение, что не было сил двигаться и что-то говорить. Хотелось закрыть глаза и сидеть так долго-долго. Никакого ликования по поводу своей правоты не было и в помине. Просто облегчение оттого, что её дочь снова дома.
Иван же вышел на крыльцо, и наблюдал за тем, как Соне помогает вылезти из большой, высокой машины охранник. Игнатьев был рядом, но говорил по телефону, и вроде как был всерьёз занят разговором. Соня повисла на его руке в какой-то момент, выглядела спокойной и довольной, даже игривой, но потом увидела на крыльце Ивана, отпустила руку Игнатьева и помчалась к нему.
– Дядя Ваня, мы плавали на теплоходе!
Иван заставил себя улыбнуться. Девочку легко подхватил на руки, когда она подбежала. А Игнатьев, услышав восклицание дочери, в этот момент повернул голову, и они встретились взглядами. Нахмурились оба. А Соня ещё и сказала: