– Мама, можно мне уже не прятаться? Вы с Фросей меня совсем не ищете!
Иван замер, услышав детский голос, обернулся и снова посмотрел на Лану. В его голове закружились и завертелись мысли, вопросы, он снова обернулся на дорогу, но пока формулировал совсем другие советы, даже распоряжения, Лана выдала привычное:
– Тебя это не касается! – и захлопнула дверь. А он остался стоять на крыльце. И только услышал негромкое восклицание Афродиты:
– Он меня не узнал?
Фрося улетела в тот же день. Жалела, что не может остаться дольше, но работа звала обратно в Москву, причём немедленно. Лана уверяла подругу, что справится сама, в конце концов, ей не так уж мало лет, и этот довод опечалил обеих. Через несколько дней Лане должно было исполниться тридцать, и её саму в ступор вводила сама мысль об этой дате, а Фросю то, что они не смогут отпраздновать вместе.
– Нечего тут праздновать, – ворчливо проговорила Лана, обнимая подругу перед стойкой регистрации в аэропорту. Фрося выглядела странно и нарядно в шляпе с широкими полями и в огромных совиных очках, закрывающих половину лица. Это служило маскировкой, но Лане казалось, что лишь привлекает внимание. К тому же, Фрося без конца очки приподнимала и стреляла глазками вокруг, выискивая кого-то. Она уверяла, что репортёров, но Лана считала, что потенциальных поклонников, всё-таки Афродита была по-настоящему творческой натурой, и без дозы славы и признания, не могла полноценно начать свой день.
Они расцеловались на прощание.
– Я обязательно тебе позвоню, – говорила ей Фрося между поцелуями в щёку. – Обязательно первой. – Она предупреждающе ткнула в Лану пальцем. – Ни в коем случае не разговаривай ни с кем, пока я не позвоню. Я хочу первой тебя поздравить.
– Конечно, конечно, – покивала та, невинно улыбнулась, а Фрося погрозила ей пальцем. Потом присела на корточки и обняла Соню. Попросила:
– Слушайся маму.
Соня скроила смешную рожицу.
– Я всегда слушаюсь. – После чего поинтересовалась: – Ты возьмёшь меня с собой на концерт, когда мы вернёмся домой?
Лана с трудом удержалась от вздоха. Соня слишком часто вспоминала о Москве, и была уверена, что они вернутся домой в ближайшее время.
Фрося же кивнула.
– Конечно. А пока будь умницей.
Фрося улетела. Лана шла через просторные залы аэропорта, крепко держала дочь за руку, а думала о том, как объяснить Соне, что их жизнь изменилась, окончательно и бесповоротно. И о Москве вспоминать не стоит, по крайней мере, в ближайшее время.
– Хочешь мороженого? – спросила она. Понимала, что пытается задобрить, а это явно не педагогично, но поделать с собой ничего не могла.
Соня крепко держалась за её руку и с любопытством оглядывалась.
– Хочу молочный коктейль, – быстро сориентировалась она в ответ на предложение матери.
– Хорошо.
– Клубничный!
Лана улыбнулась.
– Как скажешь.
На такси вернулись в город, вышли у большого торгового центра и присели за столик в одном из ресторанчиков. От еды Соня отказалась, Лана заказала для неё молочный коктейль, а для себя чай. И пока дочь с увлечением поглядывала на незнакомый проспект за окном, Лана наблюдала за ней. Для восьмилетней девочки, Соня относилась ко всему чересчур серьёзно. По крайней мере, Лане так казалось. И, признаться, немного волновало. Соня была ребёнком энергичным, любознательным, но не гиперактивной, она никогда не хулиганила, не имела привычки испытывать родительское терпение. Из-за этого слыла ребёнком едва ли не идеальным. Но Лана прекрасно знала, что это заслуга не характера Сони, не её каких-то врождённых качеств, это работа Марии Николаевны, её свекрови. Не смотря на то, что родную внучку та в Соне так и не признала, но разрешила называть себя бабушкой, и строго и пристально следила за Сониным воспитанием. Соню с самого малого возраста приучали к хорошим манерам, определённому поведению, сдержанности и этикету. Ей нельзя было бегать по дому, разбрасывать игрушки, задавать вопросы, потому что детские «почему» Мария Николаевна называла невоспитанностью. До семи лет Соня даже за стол с взрослыми не садилась, а когда немного подросла, ей разрешили есть в столовой вместе со всеми, но если она будет вести себя соответственно. И Соня очень старалась. Быть вежливой, примерной, говорить и вести себя так, как нравится бабушке. Странно, но, не смотря на то, что Мария Николаевна была строга, а порой попросту придиралась к девочке, та её искренне любила. И очень старалась соответствовать, как называла это свекровь. По поведению и страсти анализировать свои поступки, Соня вела себя старше своего возраста.
Соглашаясь на брак со Славой, Лана думала в первую очередь о дочери. Ей очень хотелось, чтобы у Сони было всё самое лучшее. Так и случилось. Лучшие игрушки, лучшие наряды, няни и гувернантки, репетиторы и даже личный тренер по верховой езде появился после того, как в прошлом году, на день рождения, Слава подарил ей лошадь. У Сони были великолепные манеры, и она получала отличное образование, последнее, что оставалось сделать, чтобы завершить картину, это, как угрожал Слава, отправить девочку в закрытую школу в Европе. Где с неё не спустят глаз следующие лет семь-восемь, и она вернётся оттуда вышколенной благородной девицей. Как дрессированная королевская болонка. Из Сони старательно лепили принцессу, представительницу семьи Игнатьевых, наверное, потому, что своих детей у Славы быть не могло. И Мария Николаевна об этом прекрасно знала, потому, в итоге, и согласилась на их брак. Им нужен был ребёнок. И свекровь сделала всё возможное, чтобы названная внучка не переняла врождённую провинциальность матери. Что именно провинциального Мария Николаевна в ней видела, она Лане никогда не объясняла, но на мнение невестки по всем, даже повседневным вопросам, накладывалось вето хозяйки дома. Лане потребовалось много лет, прежде чем она смогла понять, как же свекрови угодить, и, наверное, только тогда Мария Николаевна смирилась с их со Славой браком, и, хотя бы, разумом Лану приняла. Сердце и душа свекрови остались нетронутыми.