Мир, где нет тебя - Страница 56

Но она уже распахнула дверь и помчалась к дороге. Бесконечный вой сирен заглушал людские голоса. Кто-то кричал, кто-то ругался, кто-то просто причитал. Народ собрался неподалёку от распахнутых ворот Вересовых, Лана протискивалась мимо них, не понимая и злясь, отчего все так столпились, просто стеной встали. А у неё не слушались руки, пересохло в горле, от едкого дыма и запаха гари затошнило. Обогнув пожарную машину, она остановилась, потрясённая. Дома за воротами просто не было. Его не было! Обвалившаяся крыша, чёрные стены, из окон рвалось пламя. А вокруг суетились люди, но все их усилия казались такими жалкими на фоне бушующего огня.

– Где Паша? Вы его видели? Где Пашка? Паша!

Она принялась оглядываться, лихорадочным взглядом скользя по лицам переполошённых соседей, но кого искала, не видела.

– Паша!

Внезапно её схватили за плечи и поволокли в сторону, она упиралась, как могла, пока не услышала нетерпеливый голос мужа. Точнее, уже бывшего мужа. Дом трещал и разваливался, послышался ещё хлопок, крики и проклятия, а Ваня выкрикнул ей в лицо:

– Уйди отсюда! Тут опасно!

Он стоял перед ней в одной футболке и шортах, грязный, в саже, волосы всклокочены, и смотрел на неё каким-то странным взглядом. Потом тише сказал:

– Это я вызвал пожарных. Похоже, газ взорвался…

Ей неинтересно было про газ. Лана смотрела на мужа с ужасом, не понимая, отчего тот говорит таким проникновенным, осторожным тоном.

– Пашка где?

Иван на мгновение, но отвёл взгляд.

– Он был в доме, Лана. – Он замолчал, сделал судорожный вдох, после чего коротко качнул головой.

А она закричала.

8

Вой сирен в ту ночь вспоминался особенно остро почему-то. Не запах гари, не пламя, пожиравшее дом, а сирены. Они оглушили, и заставили потерять ощущение реальности. И до сих пор, слыша сирены на улице, а в Москве этот звук звучал часто, Лана внутренне замирала, и так и не смогла привыкнуть. Иногда он снился ей, и она просыпалась с сильно бьющимся сердцем. А ещё она не сможет забыть обвинения, посыпавшиеся на них с Ваней со всех сторон, словно это они, именно они были виноваты в Пашкиной смерти. Вересовы были убиты горем, они винили их и грозили всевозможными карами. И тогда, находясь под давлением случившегося, в ужасе и невозможности осознать случившееся, Лана была с ними согласна. И уже неважно было, сколько усилий приложил сам Паша к тому, как, в итоге, развивалась ситуация и чего именно он хотел добиться. Это было неважно. Он был мёртв, а они с Ваней живы. После похорон сына, Вересовы затеяли расследование, точнее, всеми возможными средствами давили на следствие, не веря, не желая верить, что Пашка сам виноват в своей смерти. Была ли это ужасная случайность, или он где-то просчитался и не смог в последний момент предотвратить трагедию, никто не узнает. Было установлено, что он не закрыл вентиль на газовом котле, а в его крови был обнаружен алкоголь, и дальше разбираться никто не стал. Следствие пришло к выводу о фатальной небрежности, и расследование на этом завершилось. Что совсем не помешало Вересовым продолжать обвинять друзей сына в его смерти. Что довели, накрутили, разбили мальчику сердце.

– Он любил тебя, – сказала Лане Пашкина мать, когда они случайно встретились на улице. И эти слова прозвучали, как прямое обвинение. Словно его любовь к ней, или её бессердечность, сыграли роковую роль. Будто Лана жила спокойно дальше и не чувствовала за собой никакой вины.

А она чувствовала. К тому же, Ваня был с ней согласен. После похорон друга он пропал на несколько дней, Лана так и не узнала, где он был, а когда появился вновь, желания общаться, просто поговорить, хотя бы и о случившемся, в нём не было. А при встрече, если они случайно сталкивались, смотрел, как на чужую. Вроде и с сочувствием, но отстранённо. И лишь однажды поинтересовался:

– Тебе нужна помощь?

Помощь? Какая помощь? Очень хотелось напомнить ему, что она была его женой, а не Вересова. И если у неё есть проблемы и переживания, то к нему, как к бывшему мужу, они имеют большее отношение, чем к смерти их общего друга. Всё-таки друга. Несмотря на то, сколько непростительных глупостей они все вместе наделали.

Лана так и не дошла до дома. Шла по идеально асфальтированной дороге, кутаясь в пиджак бывшего мужа, посматривая по сторонам, приглядываясь к такой родной, и такой незнакомой улице, а дойдя до поворота и увидя свой дом, остановилась. Стало холодно. Внутри. Захотелось развернуться и пойти обратно, снова сесть на лавочку напротив заросшего бурьяном пустыря и сидеть там. Всю ночь. Лишь бы не оставаться в пустом доме одной. И она даже повернула обратно, шла, прислушиваясь к стуку каблуков, потом заметила открытую калитку дома Сизыхов. Знала, что Ваня ещё не вернулся, пару секунд сомневалась, потом зашла. Остановилась, глядя на дом.

Он был новый. От прежнего, похожего на деревенский дом, ничего не осталось. Сейчас перед ней был добротный двухэтажный коттедж, с балконами и верандой по периметру первого этажа. Черепичная крыша, большие окна, а вокруг дома идеальный газон и приметные фонарики на невысоких столбиках. Над головой шумели сосны. А Лане вдруг стало грустно. Не осталось ничего из их прошлой жизни. Ничего, даже здесь. В голову закралась несуразная мысль: а где она была последние десять лет? На фоне воспоминаний юности её столичная, обустроенная жизнь отошла на второй план. Она была, она была важна, Лана столько лет старалась быть идеальной женой, чтобы муж ни в чём не мог её заподозрить, но вдруг всё закончилось. А она лишь старалась не повторять старых ошибок, никогда не давала Славе повода усомниться в ней. Жила по Пашкиным заветам, стараясь сделать хоть что-то в память о нём, и каждый шаг совершала обдуманно, боясь сомнений, съедающих её в первом браке, и не позволяя мужу в ней разочароваться. Ей всего тридцать, а она прожила две абсолютно разные жизни. Но даже себе не могла сознаться, какой себе нравится больше.